knyazev_v | Entries tagged with ильенков

“С приходом на вторые-третьи по значимости роли в управленческой иерархии страны руководителей АП Вайно и Кириенко методология начинает определять тактику существования Системы. Попытавшись разобраться в сути этого квазифилософского учения, мы сможем понять, как станет жить страна в ближайшие годы.”[1]

“К концу 1990-х в России существовала сила, чьё влияние превосходило влияние всех политических партий и групп вместе взятых. Это — методологи (игротехники), философско-управленческое течение, придуманное ещё в начале 1950-х философами Александром Зиновьевым, Эвальдом Ильенковым, Георгием Щедровицким и Мерабом Мамардашвили. К концу 1960-х главным авторитетом этой группы стал Щедровицкий.”[2]

“Основателем методологии является Георгий Петрович Щедровицкий. ... Настала пора посмотреть на правила жизни и самого, как называли его ученики, ГП. Цитаты этих правил приведены из двух работ Щедровицкого: надиктованной на магнитофон в 1980-81 годах автобиографии (она была издана в 2001 году) и его лекций, проведённых в стенах театра «На досках», руководимого Сергеем Кургиняном, в 1989 году.”[1]

«Не буду пересказывать здесь идейные установки этой группы, о них можно нагуглить. Скажу лишь, что в советское время методологи были единственной легальной внесистемной силой, что ко времени перестройки позволило им иметь в своих рядах десятки тысяч адептов. Практически все действующие силы реформаторских либеральных сил были родом из этой секты/ложи/кружка. Их влияние сохранилось и до наших дней: к примеру, представителями методологов являются Вячеслав Сурков и Елена Мизулина. Ну и — Сергей Кириенко (Кириенко назначает Путина главой ФСБ, 1998 год), который при Росатоме создал «мозговой центр» методологов (его в ранге вице-президента Росатома возглавляет сын Георгия Щедровицкого, Пётр Щедровицкий).»[2]

“О влиятельности методологов даже при суверенной демократии Путина приведём такой факт: идея «Русского Мiра», чьи плоды мы видим не только в Новороссии, но и в нынешней России, была придумана именно ими ещё в 2002 году — Петром Щедровицким и Сергеем Переслегиным.”[2]
_______

[1] Правила жизни методолога Георгия Щедровицкого.

[2] Методологи — это тоталитарный технократизм

Материалистический нож в спину КПРФ: gptu_navsegda - «энергия это физическая величина, если ее можно отменить или нарушить второй закон термодинамики, то станет возможным вечный двигатель. Ильенков когда понял что его упражнения с логикой ведут к нарушению законов физики сошел с ума и самоубился.»

Фрагмент статьи В. Арсланова «Что понимал Э. В. Ильенков и чего не поняли его ученики — неомарксисты? (К вопросу о современной схоластике)». Статья 2008 года с постскриптумами 2009 и 2010 годов. Видимо это наиболее мягкая часть статьи, подготовленной учеником Лифшица к ильенковским чтениям 2008 года, полемика шла два года, ученик оказался достоин учителя и стилистически, и позицией ортодоксального марксиста в вариате Лифшица, в статье безотносительно позиции много полезного, включая азы научной методологии, начиная с умного цитрования и конечно применением исмата в философии.

Метод

Метод С. Н. Мареева имеет много общего с методом Г. В. Лобастова, а над ними возвышается метод А. Д. Майданского. Все эти три метода, в основе своей единые, на мой взгляд, в точности описаны одним мыслителем, имя которого мы узнаем после того, как проследим вместе с ним основные этапы движения мысли Мареева, Лобастова и Майданского:

«сначала на первый план выступает ошибочная теория»,

констатирует наш мыслитель. Тело не мыслит, мыслит дух (А. Майданский). Вначале С. Н. Мареев выдвигает идею: между мышлением и материей, духом и телом есть нечто третье, и это третье — деятельность. «Материя является субстанцией только тогда, когда она» становится мышлением (Мареев). Но вот как комментирует подобную идею Маркс: «не признавать никакого отличного от мышления — бытия», «никакого отличного от деятельности — страдания», это, согласно Марксу, логика «святого отца» и одновременно очень боевого левого гегельянца Б. Бауэра¹⁾. Г. В. Лобастов утверждает, что у Гегеля нет никакого идеализма, и Маркс не написал материалистической диалектической логики потому, что в этом не было необходимости, она уже была написана — Гегелем: «Что Марксом не написан обещанный очерк диалектики, вряд ли можно объяснить его занятостью другими проблемами: уж никак нельзя сказать, что проблема диалектики была для него периферийной — ни для теории, ни для практики. Мысль, что в Гегеле завершилось философское системотворчество, не содержит в себе иронического отношения к предшествующему развитию философии, — в ней просто констатируется факт завершенного выражения мышления в гегелевской логике. Гегелевская система логики и есть метод. И если вы отбросите систему, то вместе с ней выбросите и метод»²⁾ Так пишет Г. Лобастов. А теперь вспомним, что писал Маркс о гегелевском методе: спекулятивный философ общеизвестные свойства реальных вещей «выдает за открытые им определения, давая тому, что может быть создано исключительно абстрактным рассудком, а именно — абстрактным рассудочным формулам, названия действительных вещей и объявляя, наконец, свою собственную деятельность» «самодеятельностью абсолютного субъекта, «плода вообще». На спекулятивном языке, — продолжает Маркс, — операция эта обозначается словами: понимать субстанцию как субъект, как внутренний процесс, как абсолютную личность. Такой способ понимания составляет, — заключает Маркс, — существенную особенность гегелевского метода»³⁾. На этой же странице Маркс называет гегелевский метод «искусной софистикой». Знает ли об этих, и многих других подобных же марксовых определениях гегелевской идеалистической диалектики Г. В. Лобастов? Без сомнения, знает. Но, как и С. Н. Мареев, и А. Д. Майданский, он их просто игнорирует. Во всяком случае, открытой критики Маркса у Лобастова нет.

Затем

«эта ошибочная теория как бы несколько стушевывается: проглядывает что–то похожее на истину»

— оказывается, что в деятельности людей отражается мир как таковой, вещи как таковые, независимые от человека:«действие растворяет субъективное состояние человека в субстанции предмета человеческой деятельности, и человек как бы сливается с внешней вещью, превращая законы ее бытия в форму собственной деятельности» (А. Майданский) «В сознании вообще нет ничего, чего бы не было в опыте»(Г. Лобастов). «Мышление есть всеобщая идеальная форма деятельности человека, согласующаяся со всеобщими формами самой действительности» (Г. Лобастов).

«в заключение делается попытка привести истину к одному знаменателю со вздором»:

а именно — выясняется, что «мышление и есть атрибут этой субстанции — общественно–исторической практически–трудовой деятельности» (Г. Лобастов) — Нет, простите, мышление есть атрибут материи в целом, а человеческая деятельность и общество — не субстанция. Общество — часть природы и развивается только во взаимодействии с природой. Или у вас две субстанции, как у Декарта? А если одна, и если вы употребляете понятие «субстанция» в строгом философском смысле, а не вкладываете в это понятие какого–то другого смысла (не оговаривая этого), то будьте добры определить, что же является субстанцией — человеческое общество и человек, его деятельность — или мир в целом, частью которого является человеческое общество. У Лобастова в данном случае, как и у Мареева — крен в субъективный идеализм, коллективный солипсизм, ибо в объективном идеализме Гегеля человек и общество не были субстанцией, субстанция для него объективная и абсолютная идея. «Посмотрим», как пишет Лобастов, что у него, то есть у Г. В. Лобастова, утверждается дальше. Отношение между реальностью и формами деятельности человека, формами его мышления Лобастов иллюстрирует следующим примером:

«В форме сосудности отражена существенная определенность жидкости, но представлена она там не в своем собственном образе, а через образ человеческой деятельности»⁴⁾. Тут проблема основательно запутана и требуется отделить, как говорится, мух от котлет. Форма сосуда, амфоры, например, как предмета декоративного искусства — это художественный образ или нет? Изображает ли декоративное искусство действительность, хотя и очень своеобразно, не так, как это делает живопись? Если нет, то вы идет в одну сторону (к А. Бренеру), а мы в другую (к философии искусства Гегеля). Другой вопрос: изображает ли сосуд ту жидкость, которая в нем содержится? Определенные свойства жидкости отражаются в форме сосуда, но очень опосредованно и отдаленно, ибо жидкость бесформенна в земных условиях. «…Сосудность как форма не есть отражение и обобщение собственной формы тех вещей, которые в человеческой деятельности этой сосудностью оформляются (жидких и сыпучих веществ)», утверждает Г. В. Лобастов. А мешок не есть «отражение и обобщение собственной формы» той картошки, что в нем хранится. Что же это доказывает? Что формы мышления относятся к реальной логике жизни, к ее рельефу, к содержанию мысли как мешок к картошке? Ведь с равным правом, как и в примере с сосудом, можно сказать, что в форме мешка (его бесформенности) отражены определенные свойства картошки (в сосуд с узким горлом ее не поместишь). И в форме мешка картошка представлена «не в своем собственном образе, а через образ человеческой деятельности», в процессе которой создан мешок, форма которого в какой–то мере отражает свойства и форму картошки. Ну, и что из того? Какой новый смысл тут привнесла категория «деятельности»? И какой, интересно, «образ» имеет деятельность по созданию мешка? «Мешковости как формы»? Нет, ни сосуд с жидкостью, ни мешок с картошкой, ни деятельность по их созданию, ничего не меняют в том обстоятельстве, что связь между формой и содержанием в примере Лобастова, связь между сосудом и жидкостью, равно как и между мешком и картошкой — внешняя, абстрактная. Если вы видите в этих примерах суть отношения форм мышления и форм бытия, то впадаете в самый примитивный формализм, и не надо быть знатоком Гегеля, чтобы понять эту простую мысль.

Хотите верьте, хотите нет, но знаток диалектики и гегелевской логики Г. В. Лобастов приводит эти примеры как иллюстрацию того, как «человеческая деятельность» «работает» с вещами реального мира. Не верите? Тогда читайте фразу, непосредственно предшествующую примеру с сосудом и жидкостью (если, конечно, вам удастся вычленить и удержать ее смысл): «И если человеческая деятельность отделяет от вещей их собственную форму и удерживает ее в специфической культурной предметности, то это отделение, конечно же, не есть реальное отделение, разрушающее категориальную структуру вещи, а есть закрепление через специфическую культурную предметность своего собственного способа работы с этими вещами».

Что касается А. Майданского⁵⁾, то он сначала отождествил природу с ее законами, затем сделал материю вторичной, поскольку материя у него — выражение законов природы, а в итоге с легкостью необыкновенной опроверг и материализм, и идеализм, возвышаясь сам над ними в качестве третьего, абсолютной истины достигшего.

А теперь обратимся к мыслителю, столь выразительно обрисовавшему трехступенчатый метод А. Майданского, Г. Лобастова и С. Мареева. Вы уже, наверное, догадываетесь, что это — не творческий марксист, а отпетый догматик Г. В. Плеханов. Приведем целиком его характеристику указанного метода, «где сначала на первый план выступает ошибочная теория, потом эта ошибочная теория как бы несколько стушевывается: проглядывает что–то похожее на истину; в заключение делается попытка привести истину к одному знаменателю со вздором, и получается какое–то среднее учение, в котором верное окончательно испорчено ложным, а ложное возведено в квадрат незаконным сожительством с истиной. Разбирайтесь, как хотите, — вы никогда не поймете с полной ясностью, в чем дело»⁶⁾.

Что создается таким методом? Эклектические смеси, отвечает Плеханов. К диалектике они не имеют отношения.

А вы думали, что можно лягать копытом мертвого льва совершенно безнаказанно? Нет, друзья, прежде чем лезть на ринг против Тайсона, хорошенько подумайте, а стоит ли размахивать перед его носом своими кулаченками? Ведь он такую оплеуху отвесит, что не встанешь. Прежде, чем опровергать Плеханова, не лучше ли на время оставить в покое «деятельность» и внять совету Владимира Ильича, когда он настойчиво внушал своим, не в меру боевитым, по его словам, проповедникам всего «нового» и небывалого, ставящего землю на дыбы: читать и перечитывать, изучать все, что написано Плехановым по философии. А заодно и самого Владимира Ильича, вместе с Марксом и Фейербахом, внимательно перечитать было бы делом не лишним.

Таковы были едва ли не первые слова и советы, которые я услышал из уст Михаила Александровича Лифшица, за что я ему искренне признателен. Думаю, что и Эвальд Васильевич Ильенков к этим словам и советам тоже с энтузиазмом присоединился бы.

Вывод:

в целом неомарксизм свидетельствует о понижении теоретического уровня даже в сравнении с Плехановым, несмотря на определенные достижения (например, критика франкфуртской школой «инструментального разума»), но этими, весьма неоднозначными, достижениями, «где ложное возведено в квадрат незаконным сожительством с истиной», неомарксизм обязан прежде всего книге Г. Лукача «История и классовое сознание». Другими словами, в философии наших дней мы видим тот же процесс, что и в других областях культуры (например, в искусстве и эстетике) — возвращение к вульгарной социологии, активизму 20‑х годов, авербаховской проповеди деятельности и активности без теории отражения. Что из авербаховщины выросло, хорошо известно, но, к сожалению, плохо еще понято.

Стоит ли, друзья, примыкать к этому направлению?

¹⁾ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 2, с. 157.

²⁾ Эта и все другие цитаты из Г. В. Лобастова приводятся по его докладу «Диалектика как деятельная способность – (Доклад на «Ильенковских чтениях‑2008)»

³⁾ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 2, с. 66.

⁴⁾ Лобастов Г. В. «Диалектика как деятельная способность (Доклад на «Ильенковских чтениях‑2008)»

⁵⁾ Цитируем А. Майданского снова, ибо его логика заслуживает внимания: «Материя и мышление — это две абсолютно равноправные формы выражения (два «атрибута») вечных и неизменных законов Природы. Ни одна из них не является причиной другой, не является первичной по отношению к другой, как думали философы материалистических и идеалистических школ»

⁶⁾ Плеханов Г. В. Соч., т. VI, с. 87.

{В рамках темы: “Метод восхождения от абстрактного к конкретному”}

Метод восхождения от абстрактного к конкретному, предполагает понимание абстрактного, начинать, необходимо с Гегеля, но трудно понять Гегеля без “перевода” Ильенкова.

Так кто же мыслит абстрактно?{1}

Э.В. Ильенков, доктор философских наук.

– Так кто же мыслит абстрактно?

– Необразованный человек, а вовсе не просвещенный

Этот неожиданный ответ и сегодня может показаться озорным парадоксом, простой иллюстрацией того «литературного приема, состоящего в употреблении слова или выражения в противоположном их значении с целью насмешки», который литературоведы называют иронией. Той самой иронией, которая, по словам М.В. Ломоносова, «состоит иногда в одном слове, когда малого человека Атлантом или Гигантом, бессильного Самсоном называем»...

Ирония тут действительно есть, и очень ядовитая. Но ирония эта особого свойства – не остроумная игра словами, не простое вывертывание наизнанку «привычных значений» слов, ничего не меняющее в существе понимания. Тут не термины меняются на обратные, а те явления, которые ими обозначаются, вдруг оказываются в ходе их рассмотрения совсем не такими, какими их привыкли видеть, и острие насмешки поражает как раз «привычное» словоупотребление, обнаруживает, что именно «привычное» и вполне бездумное употребление терминов (в данном случае слова «абстрактное») является несуразным, не соответствующим сути дела. А то, что казалось лишь «ироническим парадоксом», обнаруживает себя, напротив, как совершенно точное выражение этой сути.

Это и есть диалектическая ирония, выражающая в словесном плане, на экране языка, вполне объективный (то есть от воли и сознания не зависящий) процесс превращения вещи в свою собственную противоположность. Процесс, в ходе которого все знаки вдруг меняются на обратные, а мышление неожиданно для себя приходит к выводу, прямо противоречащему его исходному пункту.

Душой этой своеобразной иронии является не легковесное остроумие, не лингвистическая ловкость в обыгрывании эпитетов, а всем известное «коварство» реального течения жизни, давно осознанное народной мудростью в поговорке «Благими намерениями дорога в ад вымощена». Да, самые добрые намерения, преломившись через призму условий их осуществления, зачастую оборачиваются злом и бедой. Бывает и наоборот: «Частица силы я, желавшей вечно зла, творившей лишь благое», – отрекомендовывается Мефистофель, поэтическое олицетворение «силы отрицания».

Это та самая нешуточная закономерность, которую Маркс вслед за Гегелем любил называть «иронией истории», – «неизбежной судьбой всех исторических движений, участники которых имеют смутное представление о причинах и условиях их существования и потому ставят перед ними чисто иллюзорные цели». Эта ирония всегда выступает как неожиданное возмездие за невежество, за неведение. Она всегда подстерегает людей, лезущих в воду, не зная броду. Когда такое случается с первопроходцами – это трагедия. Человеку всегда приходилось дорого платить за познание. Но когда жертвами этой неумолимой иронии становятся люди, не умеющие и не желающие считаться с опытом, – их судьба обретает характер трагикомический, ибо наказанию тут подвергается уже не невежество, а глуповатое самомнение...

И когда Гегель в качестве примера «абстрактного мышления» приводит вдруг брань рыночной торговки, то высокие философские категории применяются тут отнюдь не с целью насмешки над «малым человеком», над необразованной старухой. Ироническая насмешка здесь есть, но адрес ее – совсем иной. Эта насмешка попадает здесь рикошетом, на манер бумеранга, в высокий лоб того самого читателя, который усмотрел в этом ироническую ухмылку над «необразованностью». Необразованность – не вина, а беда, и глумиться над нею с высоты своего ученого величия – вряд ли достойное философа занятие. Такое глумление обнаруживало бы не ум, а лишь глупое чванство своей собственной «образованностью». Эта поза уже вполне заслуживает издевки – и Гегель доставляет себе такое удовольствие.

Великий диалектик вышучивает здесь мнимую образованность – необразованность, которая мнит себя образованностью, и потому считает себя вправе судить и рядить о философии, не утруждая себя ее изучением.

Торговка бранится без претензий на «философское» значение своих словоизвержений. Она и слыхом не слыхивала про такие словечки, как «абстрактное». Философия поэтому тоже к ней никаких претензий не имеет. Другое дело – «образованный читатель», который усмехается, усмотрев «иронию» в квалификации ее мышления как «абстрактного», – это-де все равно, что назвать бессильного Самсоном...

Вот он-то и попался на коварный крючок гегелевской иронии. Усмотрев тут лишь «литературный прием», он с головой выдал себя, обнаружив полную неосведомленность в той области, где он считает себя знатоком, – в области философии как науки. Тут ведь каждый «образованный человек» считает себя знатоком. «Относительно других наук считается, что требуется изучение для того, чтобы знать их, и что лишь такое знание дает право судить о них. Соглашаются также, что для того, чтобы изготовить башмак, нужно изучить сапожное дело и упражняться в нем, хотя каждый человек имеет в своей ноге мерку для этого, имеет руки и благодаря им требуемую для данного дела природную ловкость. Только для философствования не требуется такого рода изучения и труда», – иронизирует по адресу таких знатоков Гегель. Такой знаток и обнаружил тут, что слово «абстрактное» он знает, а вот относительно той коварной диалектики, которую философия давно выявила в составе названной категории явлений, даже смутного представления не имеет. Потому-то он и увидел шутку там, где Гегель вовсе не шутит, там, где он разоблачает дутую пустоту «привычных» представлений, за пределы которых никогда не выходит претенциозная полуобразованность, мнимая образованность, весь багаж которой и заключается всего-навсего в умении употреблять ученые словечки так, как принято в «порядочном обществе»...

Такой «образованный читатель» – не редкость и в наши дни. Обитая в уютном мирке шаблонных представлений, с которыми он сросся, как с собственной кожей, он всегда испытывает раздражение, когда наука показывает ему, что вещи на самом-то деле совсем не таковы, какими они ему кажутся. Себя он всегда считает поборником «здравого смысла», а в философской диалектике не видит ничего, кроме злокозненной наклонности «выворачивать наизнанку» обычные, «общепринятые» значения слов. В диалектическом мышлении он видит одно лишь «неоднозначное и нестрогое употребление терминов», искусство жонглировать словами с противоположным значением – софистику двусмысленности. Так, мол, и тут – Гегель употребляет слова не так, как это «принято» – называет «абстрактным» то, что все здравомыслящие люди именуют «конкретным» и наоборот. Такому толкованию диалектики посвящено даже немало учено-философских трактатов, написанных за последние полтораста лет. И каждый раз их пишут от имени «современной логики».

Между тем Гегеля волнуют, конечно же, не названия, не вопрос о том, что и как надлежит называть. К вопросу о названиях и к спорам о словах Гегель сам относится сугубо иронически, лишь поддразнивая ученых педантов, которые, в конце концов, только этим и озабочены, расставляя им на пути нехитрые ловушки.

Попутно же, под видом светской беседы, он популярно – в самом хорошем смысле этого слова – излагает весьма серьезные вещи, касающиеся отнюдь не «названии». Это – стержневые идеи его гениальной «Науки Логики» и «Феноменологии духа».

«Абстрактной истины нет, истина всегда конкретна», ибо истина – это не «отчеканенная монета», которую остается только положить в карман, чтобы при случае ее оттуда вытаскивать и прикладывать как готовую мерку к единичным вещам и явлениям, наклеивая ее, как ярлык, на чувственно-данное многообразие мира, на созерцаемые «объекты». Истина заключается вовсе не в голых «результатах», а в непрекращающемся процессе все более глубокого, все более расчлененного на детали, все более «конкретного» постижения существа дела. А «существо дела» нигде и никогда не состоит в простой «одинаковости», в «тождественности» вещей и явлений друг другу. И искать это «существо дела» – значит тщательно прослеживать переходы, превращения одних строго зафиксированных (в том числе словесно) явлений в другие, в конце концов, в прямо противоположные исходным. Действительная «всеобщность», связующая воедино, в составе некоторого «целого», два или более явления (вещи, события и т.д.), таится вовсе не в их одинаковости друг другу, а в необходимости превращения каждой вещи в ее собственную противоположность. В том, что такие два явления как бы «дополняют» одно другое «до целого», поскольку каждое из них содержит такой «признак», которого другому как раз недостает, а «целое» всегда оказывается единством взаимоисключающих – и одновременно взаимопредполагающих – сторон, моментов. Отсюда и логический принцип мышления, который Гегель выдвинул против всей прежней логики: «Противоречие есть критерий истины, отсутствие противоречия – критерий заблуждения». Это тоже звучало и звучит до сих пор достаточно парадоксально. Но что поделаешь, если сама реальная жизнь развивается через «парадоксы»?

И если принять все это во внимание, то сразу же начинает выглядеть по-иному и проблема «абстракции». «Абстрактное» как таковое (как «общее», как «одинаковое», зафиксированное в слове, в виде «общепринятого значения термина» или в серии таких терминов) само по себе ни хорошо, ни плохо. Как таковое оно с одинаковой легкостью может выражать и ум, и глупость. В одном случае «абстрактное» оказывается могущественнейшим средством анализа конкретной действительности, а в другом – непроницаемой ширмой, загораживающей эту же самую действительность. В одном случае оно оказывается формой понимания вещей, а в другом – средством умерщвления интеллекта, средством его порабощения словесными штампами. И эту двойственную, диалектически-коварную природу «абстрактного» надо всегда учитывать, надо всегда иметь в виду, чтобы не попасть в неожиданную ловушку...

В этом и заключается смысл гегелевского фельетона, изящно-иронического изложения весьма и весьма серьезных философско-логических истин. [42]{2}

Примечания и ссылки
{1} Источник: Г.В.Ф. Гегель - “Кто мыслит абстрактно?” (перевод и послесловие Э.В.Ильенкова)«Знание – сила», 10 (1973), с. 41-42
{2} Примечание форматировщика FB2. В квадратных скобках [...] указаны страницы бумажного источника, на которых располагался соответствующий текст.

Предыдущие материалы по теме
1. Владимир Ильич Ленин - “Диалектика стакана”
2. Г.В.Ф. Гегель.“ Кто мыслит абстрактно?”

“В этой связи мои собственные воспоминания-впечатления об общей «атмосфере», о моей первой встрече с философским (!) факультетом МГУ, о речи другого декана на «презентации» факультета только что испеченным студентам. Косясь на хорошо различимые в окнах «Круглого зала» (на углу улицы Герцена и Моховой) зубчатые стены Кремля (дело было в 1951 году и Сталин был еще жив), декан-профессор поведал нам о том, что в недавнем прошлом он был директором свиносовхоза. Для многих из нас, впервые попавших в Москву, все в ней было чудом – и Кремль, и Университет, и Моховая, и улица Герцена (а рядом и улица Грановского), как и метро и прочие столичные чудеса. А вот речь декана – это чудо из чудес. Да я сам – «мой отец агроном, под ногтями чернозем». Но свинопас во главе философского факультета!.. Дело вовсе не в свинопасе. Фихте тоже поначалу был чем-то вроде…- пас гусей.

Дело в диалектике, в этих поразительных превращениях противоположностей, в том, что превращаясь в философа, свинопас сам не замечает, насколько это превращение удивительно. Ведь мир нашей профессуры – это черно-белый мир, где точно известно, что хорошо, что плохо, где право, где лево (пойдешь «направо», никогда не попадешь «налево»): материализм – идеализм, диалектика – метафизика, свои – чужие, истина – заблуждение (которое непременно злостно)… Мир, где светлое и темное никогда не смешиваются, разделены как масло и вода, где лошади кушают овес, а Волга впадает в Каспийское мире. Удивительно не то, что свинопас стал философом, а то, что для него это нисколько не удивительно, что это превращение укладывается у него в ту же самую логику, где «низкое» никогда не станет «высоким», черное – белым…Как говорила героиня известной комедии Гайдая: «Ну, царь. Ну, Грозный. – Что тут удивительного?»

Сказанное – вовсе не обличение свинопаса-философа. Такое обличение само было бы возмутительной банальностью. Смеха достойно превращение удивительного в банальность, тот самый «порядок вещей», в котором философ остается свинопасом.” (Лев Науменко: «Эвальд Ильенков: портрет в интерьере времени»)

“Идеи ... кандидатской диссертации в значительной мере легли в основу большой работы Ильенкова «Диалектика абстрактного и конкретного в научно–теоретическом мышлении», которая была им написана в 1956 г. и в урезанном виде, после четырехлетних мытарств, опубликована под названием «Диалектика абстрактного и конкретного в «Капитале» К. Маркса». /19/ В это время Ильенков уже числился сотрудником Института философии АН СССР. Директором Института философии в то время был академик П. Н. Федосеев, которому не удалось Ильенкова угробить окончательно только потому, что наступили несколько другие времена: была объявлена кампания борьбы со сталинским «догматизмом».”

“То, что человеческие идеалы могут оборачиваться идолами, в том числе и идеалы социализма, это Ильенков прекрасно понимал. Ильенков /129/ знал цену сталинизму, ведь он жил в писательском доме, население которого на его глазах уменьшилось на семьдесят процентов. Но все это не отменяет той истины, что человеческий идеал, в конце концов, один, хотя в различные исторические времена и у разных людей он принимает очень разную форму, в том числе отчужденную, извращенную — форму”

“В позиции Ильенкова по поводу социализма ничего невозможно понять, если не учитывать того, что критика частнособственнического общества имеет солидную историческую традицию от Платона и до Маркса. Причем и у первого, и у второго главный мотив — спасение культуры. И интересно, что уже в идеальном государстве Платона довольно явственно проступили черты того, что Маркс назвал «казарменным коммунизмом»: ограничения на проявление индивидуальности, регламентация всей общественной жизни. Причем суровое и жесткое законодательство, которое идеализирует Платон, резко контрастирует с его, по всем свидетельствам, очень мягким нравом.”

“Так что дело не в субъективной жестокости теоретиков и практиков — создателей коммунистических утопий, а в том, что невозможно обуздать частнособственническую анархию увещеваниями и моральными проповедями. Поэтому «неподкупный» Робеспьер, человек субъективно отнюдь не жестокий, отправлял на гильотину «врагов народа» десятками, сотнями, тысячами. Кстати, само понятие «враг народа» родилось именно в годы Великой французской революции.”

“Сталин тоже зверел постепенно по мере обострения классовой борьбы. Свое решение о ликвидации кулачества, а заодно и середнячества как класса он принял после поездки в Сибирь в 1928 г., когда впервые за весь период НЭПа были сорваны хлебопоставки. И это дало толчок тому большому террору, который получился в 1930‑х гг. Ильенков и здесь следовал своему учителю Спинозе: не плакать, не смеяться, а понимать. И потому, когда я спросил его как–то, а была ли необходимость во всем том, что связано с именем Сталина, ответ был /285/ почти мгновенным и определенным: да, конечно, была.

Все давно и тщательно было продумано. И он тут же начал мне излагать то сцепление «исторических случайностей», которое стало исторической необходимостью рождения сталинизма. При этом Ильенков доставал томики Ленина с закладками и тыкал пальцами в соответствующие места, где у того в его послеоктябрьских работах звучал один рефрен: нам необходимо продержаться в союзе с середняком 10–15 лет и т. п. Как раз в 1928 г. стало ясно, — Сталину стало ясно, но отнюдь не всему его окружению, — что «союз» кончился: продержаться не получилось. А раз кончился союз, то должна была начаться война. А на войне, как на войне. И назад пути не было. Рубикон был перейден.”

“Мне никто не верил, что Ильенков мог говорить и думать такое. Но что я сделаю, если это было. И Ильенков не был бы Ильенковым, если бы в этом вопросе слукавил или отделался обычным в таких случаях выражением возмущения по поводу «жестокого тирана», «кровавого убийцы» и т. п., как это, к примеру, делал «архивный юноша» генерал
Волкогонов. Последний признался, что, будучи молодым лейтенантом, сам был сталинистом. (А Ильенков, даже будучи молодым лейтенантом, сталинистом не был.) Вот как раз Волкогонов от веры в Сталина перешел к вере в Ельцина.”

“Поистине, как говорил Ильенков, нет божества без убожества. И всякое убожество создает себе божество.”

(С. Н. Мареев Э. - “В. Ильенков: Жить философией”, тираж 500 экз.)

Был 19 октября на четвёртой лекции А. Бикбова в «Фаланстере» - «Что значит быть философом?» (Текущие и позднесоветские ответы. Обсуждение коллективного исследования).

Было очень интересно, молодых философов собралось явно больше, чем там собирается обычно молодых революционеров, правда множества частично пересекаются, надо заметить, что в данном случае философию изучает социология на основании граматико-статистического метода, т.е. анализируются направление и детали “ковровых бомбардировок”, а не результаты, но сам по себе такого рода срез расширяет представление об эпохе, ибо в основе всё тот же исторический подход.

Аннотация, привлекшая меня , звучала так: “Почему в советских философских текстах столько ругательств? Чем для социалистического строя был так страшен философский объективизм и ревизионизм? Как философы пережили отказ от «единственно верного учения»? А главное, чем на протяжении более чем полувека занимались и продолжают заниматься люди, носящие гордое имя философа? Группа молодых исследователей под руководством Александра Бикбова поставила перед собой задачу разобраться в том, как устроена философская профессия в последние 70 лет, наполненные надеждами, чувством невозможного и впечатляющими перипетиями. Что это значит: быть партийным философом в 1947, советским участником международных философских конгрессов в 1970-е, российским публичным философом в 2015? В рамках четвертой лекции будут представлены некоторые вопросы и результаты исследования, которые предлагаются для обсуждения.”

Основным - “опорным”, было выступления Бикбова “Что значит быть философом? Интеллектуальные и институциональные координаты.”, т.е. выводы на основе частотного анализа научных текстов (начиная с названия публикаций) и эволюции образовательных институтов, кафедр, журналов, - весьма познавательно.

Как иллюстрации, расширяющие основу, с короткими сообщениями по своим направлениям исследованиям выступили целый молодой коллектив.

- “Мария Меньшикова. Какую версию советской философии мы знаем: догматика и исторические альтернативы.” - здесь, альтернативой “митинскому” материализму (Марк versus Маркса), противопоставлялся Деборин. Задал вопрос, в связи с упоминанием сталинского принципа партийности: “Чем отличался сталинский принцип партийности от философии от ленинского?” Ответ Бикбова, упрощаю конечно, - “прямым цитированием Лениным классиков, включая реакционных”, меня не устроил, но он в рамках метода, а большее и не заявлялось.

- “Егор Соколов. Сталин versus Клаузевиц: философия войны в Советском Союзе.” - здесь, первым эпизодом пошла известная история, как Сталин “посадил” Клаузевица, точнее полковника Разина, написавшего письмо, с просьбой разъяснить, прав ли Ленин, хваливший Клаузевица и на работах которого выросло целое поколение российско-советских штабных специалистов, оказалось Клаузевиц устарел, как мануфактурщик, плюс у него совершенно не был разработан вариант войны, с заманиванием противника в свой глубокий тыл, по типу Кутузова в 1812-м году, 1941-й год в ответе генералиссимуса полковнику разумеется не упоминался,.

- “Вера Гусейнова. Советская этика: как/что значит быть философом-этиком в СССР?” - затронут интересный момент, в общем-то все ребята выступили очень здорово - респект, оказывается этики в СССР (как и секса) долго не было, потом она появилась, по сути как тенденция замены классовых ценностей - общечеловеческими, примерно тогда же появился не упомянутый в сообщении - моральный кодекс строителя коммунизма, принятый XXII съездом в 1961 году. Мне, также бросилась в глаза странная зависимость, чем больше кафедр и философов занимались в СССР этикой, тем меньше становилось в магазинах колбасы :), чем не область для исследования?

- “Георгий Коновалов. Множественная нормативность академических тем: приключение Хайдеггера в России.” - здесь говорилось не только о самом ругаемом в СССР философе, но вывод, как и демонстрация работы исторического отрицания (фазы антитезиса) очевидны: сегодня - Хайдеггер - наше всё, он в России самый публикуемый и упоминаемый в научных работах зарубежный философ, даже сам Гуссерль уступает ему вдвое, в общем они и сменили Маркса с Энгельсом, я ни на что не намекаю (“Сталина на них нет”), но опять в России на философском пьедестале немцы.

- “Амалия Пртавян. Тревожное философское сообщество 2000-2010-х.” - тревога в данном случае, рефлексия на то, что сегодня в массе молодые-философы в институициях, вынужденны заниматься за счет госбюджета тем, что “разрешено”, а не тем, чем хочется, неожиданно, да? Разумеется в лагеря никто не посылает, но некая “мягкая” цензура (через оценки на защитах), рыночное и бюджетное структурирование исследований, дополненное кафедральными традициями, оказывавшимися на удивление устойчивыми - налицо, молодые философы уходят в журналисты, в медиа-культуру, в общем уходят, не все, частично помогает “кружковщина” по типу советской, которая оказывается снимает частично эту специфическую тревогу. На мой вопрос: “Увеличивается ли в стране кол-во философов, нет ли их дефицита в стране?” (каюсь, про импортозамещение Хайдеггера - не спросил), обещали ответить в следующий раз, под рукой цифр не было.

О дискуссии. За исключением эмоционального взрыва в ответ на обвинение Лифшица в написании доносов (одного из “товарищей” из-зала) и последовавшего потом обстоятельного ответа сидящего рядом с ним же товарища, что всё было с точностью наоборот, дискуссия был спокойна и содержательна, несмотря на поздний час, давали говорить много, но никто этим не злоупотреблял.

И об Ильенкове. Как заметили критики: русская, православная, национальная философия практически не упоминалась в исследовании - “хорошо замаскировались”(с). В связи с этим была упомянута одна из версий(причин), подтолкнувшей великого философа к самоубийству, на одной из философских конференций в Москве он услышал шквал аплодисментов, на реплику о том, что одна страница Бердяева, стоит всего Маркса, напомню, что он тогда же сильно переживал из-за войны двух соцстран Китая и Вьетнама. Тяжело было быть настоящим философом-марксистом в СССР.

“Ильенков не раз говорил, что философия, психология и педагоги–ка — не три разные науки, а одна и та же наука, у которой три уровня.

Философия изучает историческое развитие мышления, которое и отразилось в истории мировой философии, психология изучает становление и развитие мышления у отдельного индивида, но это то же самое мышление, которое отдельный индивид присваивает себе, проходя в процессе обучения и воспитания, как писал Гегель в своей «Феноменологии», все ступеньки развития «всеобщего Духа», а, по–марксистски, всеобщей Культуры. Наконец, педагогика — это сознательная организация процесса присвоения Культуры отдельным человеческим индивидом, включая мышление и речь”

(С. Н. Мареев Э. - “В. Ильенков: Жить философией”, С. 112.)

Критика научно-утопического позитивизма.
Много букв, скинул сюда: « Когда захлебнулась в крови революция, сильно вырос и спрос на махистскую философию. Конечно, не на нее только. И на откровенную мистику, и на порнографию. Времена реакции очень тяжелы для духовного здоровья. Разочарование в революционных надеждах – это страшная вещь. Надежды на прогресс, на демократические преобразования начинают казаться несбыточными иллюзиями, заманчивыми, но неисполнимыми на земле идеалами, а герои 1905 года, пытавшиеся их осуществить «здесь и теперь», – наивными утопистами или, еще хуже, самонадеянными авантюристами... И вот, осмысливая будущее, Богданов пишет фантастический роман, в котором речь идет о социализме.»

“Безответственно и безнравственно ограничивать человека в его стремлении к истине. А позитивизм, по словам Федорова, так ограничивает /168/ область познаваемого, что «все существенное составляет, как оказывается, предмет непознаваемого»[1]. Позитивизм — это философия банальностей, или банальная философия. Она на корню отвергает главный вопрос философии — вопрос о природе духовного, идеального. Ильенков продолжал именно эту традицию критики позитивизма. Поэтому, в определенном отношении, он не только советский, но он и русский философ.” (С. Н. Мареев Э. - “В. Ильенков: Жить философией”, [1] Федоров И. Соч. С. 357.)

“Поэтому-то и сам Кант и в данном пункте полностью согласный с ним Гегель считают протестантскую версию христианства более высокой ступенью в развитии религиозного сознания, нежели архаический католицизм, действительно недалеко ушедший от примитивного фетишизма идолопоклонников. Ведь католик от протестанта как раз тем и отличается, что воспринимает все изображаемое на иконах и в библейских притчах буквально, как точное изображение событий, имевших место во внешнем мире (бога – как благостного старичка с бородой и светящимся нимбом вокруг лысины, рождение Евы – как реальное превращение ребра Адама в человеческое существо, и т.д. и т.п.). Протестант же, видящий в таком толковании идолопоклонничество, рассматривает эти события как аллегории, как иносказания, имеющие внутренний, чисто идеальный, моральный смысл.”

Ильенков (“Проблема идеального”)

PS
А вот о православие он не писал, или мне как-то не попадалось.

Запись сделана с помощью m.livejournal.com.

Почему таки надо читать "Теории прибавочной стоимости" и др. черновики "Капитала" - Э.В. Ильенков О переводе термина «Wert» (ценность, достоинство, стоимость, значение), потому что их переводил не Скворцов-Степанов.

Запись сделана с помощью m.livejournal.com.

Profile

knyazev_v

My Website

May 2020

S	M	T	W	T	F	S
					1	2
3	4	5	6	7	8	9
10	11	12	13	14	15	16
17	18	19	20	21	22	23
24	25	26	27	28	29	30
31

Syndicate

Page Summary

Птенцы методологии
На дне. Позитивисты об Ильенкове
В. Арсланов - Метод
Э.В. Ильенков - Так кто же мыслит абстрактно?
В СССР философом мог быть каждый!
Ильенков и Сталин
Что значило быть философом в СССР?
Ильенков. Философия, психология и педагогика - одна и та же наука
Ильенков о романе А. Богданова «Красная звезда».
Позитивизм — это философия банальностей
Ильенков. Об отличии католицизма от протестантства
Почему таки надо читать "Теории прибавочной стоимости"

Style Credit

Style: Fresh Cotton for Crisped by timeasmymeasure

Expand Cut Tags

No cut tags

Page generated Jul. 4th, 2025 07:09 am

knyazev-v

Совхоз ЗЕМЛЯ

Entries tagged with ильенков

Птенцы методологии

На дне. Позитивисты об Ильенкове

В. Арсланов - Метод

Метод

Э.В. Ильенков - Так кто же мыслит абстрактно?

В СССР философом мог быть каждый!

Ильенков и Сталин

Что значило быть философом в СССР?

Ильенков. Философия, психология и педагогика - одна и та же наука

Ильенков о романе А. Богданова «Красная звезда».

Позитивизм — это философия банальностей

Ильенков. Об отличии католицизма от протестантства

Почему таки надо читать "Теории прибавочной стоимости"