Метод С. Н. Мареева имеет много общего с методом Г. В. Лобастова, а над ними возвышается метод А. Д. Майданского. Все эти три метода, в основе своей единые, на мой взгляд, в точности описаны одним мыслителем, имя которого мы узнаем после того, как проследим вместе с ним основные этапы движения мысли Мареева, Лобастова и Майданского:
«сначала на первый план выступает ошибочная теория»,
констатирует наш мыслитель. Тело не мыслит, мыслит дух (А. Майданский). Вначале С. Н. Мареев выдвигает идею: между мышлением и материей, духом и телом есть нечто третье, и это третье — деятельность. «Материя является субстанцией только тогда, когда она» становится мышлением (Мареев). Но вот как комментирует подобную идею Маркс: «не признавать никакого отличного от мышления — бытия», «никакого отличного от деятельности — страдания», это, согласно Марксу, логика «святого отца» и одновременно очень боевого левого гегельянца Б. Бауэра1). Г. В. Лобастов утверждает, что у Гегеля нет никакого идеализма, и Маркс не написал материалистической диалектической логики потому, что в этом не было необходимости, она уже была написана — Гегелем: «Что Марксом не написан обещанный очерк диалектики, вряд ли можно объяснить его занятостью другими проблемами: уж никак нельзя сказать, что проблема диалектики была для него периферийной — ни для теории, ни для практики. Мысль, что в Гегеле завершилось философское системотворчество, не содержит в себе иронического отношения к предшествующему развитию философии, — в ней просто констатируется факт завершенного выражения мышления в гегелевской логике. Гегелевская система логики и есть метод. И если вы отбросите систему, то вместе с ней выбросите и метод»2) Так пишет Г. Лобастов. А теперь вспомним, что писал Маркс о гегелевском методе: спекулятивный философ общеизвестные свойства реальных вещей «выдает за открытые им определения, давая тому, что может быть создано исключительно абстрактным рассудком, а именно — абстрактным рассудочным формулам, названия действительных вещей и объявляя, наконец, свою собственную деятельность» «самодеятельностью абсолютного субъекта, «плода вообще». На спекулятивном языке, — продолжает Маркс, — операция эта обозначается словами: понимать субстанцию как субъект, как внутренний процесс, как абсолютную личность. Такой способ понимания составляет, — заключает Маркс, — существенную особенность гегелевского метода»3). На этой же странице Маркс называет гегелевский метод «искусной софистикой». Знает ли об этих, и многих других подобных же марксовых определениях гегелевской идеалистической диалектики Г. В. Лобастов? Без сомнения, знает. Но, как и С. Н. Мареев, и А. Д. Майданский, он их просто игнорирует. Во всяком случае, открытой критики Маркса у Лобастова нет.
Затем
«эта ошибочная теория как бы несколько стушевывается: проглядывает что–то похожее на истину»
— оказывается, что в деятельности людей отражается мир как таковой, вещи как таковые, независимые от человека:«действие растворяет субъективное состояние человека в субстанции предмета человеческой деятельности, и человек как бы сливается с внешней вещью, превращая законы ее бытия в форму собственной деятельности» (А. Майданский) «В сознании вообще нет ничего, чего бы не было в опыте»(Г. Лобастов). «Мышление есть всеобщая идеальная форма деятельности человека, согласующаяся со всеобщими формами самой действительности» (Г. Лобастов).
«в заключение делается попытка привести истину к одному знаменателю со вздором»:
а именно — выясняется, что «мышление и есть атрибут этой субстанции — общественно–исторической практически–трудовой деятельности» (Г. Лобастов) — Нет, простите, мышление есть атрибут материи в целом, а человеческая деятельность и общество — не субстанция. Общество — часть природы и развивается только во взаимодействии с природой. Или у вас две субстанции, как у Декарта? А если одна, и если вы употребляете понятие «субстанция» в строгом философском смысле, а не вкладываете в это понятие какого–то другого смысла (не оговаривая этого), то будьте добры определить, что же является субстанцией — человеческое общество и человек, его деятельность — или мир в целом, частью которого является человеческое общество. У Лобастова в данном случае, как и у Мареева — крен в субъективный идеализм, коллективный солипсизм, ибо в объективном идеализме Гегеля человек и общество не были субстанцией, субстанция для него объективная и абсолютная идея. «Посмотрим», как пишет Лобастов, что у него, то есть у Г. В. Лобастова, утверждается дальше. Отношение между реальностью и формами деятельности человека, формами его мышления Лобастов иллюстрирует следующим примером:
«В форме сосудности отражена существенная определенность жидкости, но представлена она там не в своем собственном образе, а через образ человеческой деятельности»4). Тут проблема основательно запутана и требуется отделить, как говорится, мух от котлет. Форма сосуда, амфоры, например, как предмета декоративного искусства — это художественный образ или нет? Изображает ли декоративное искусство действительность, хотя и очень своеобразно, не так, как это делает живопись? Если нет, то вы идет в одну сторону (к А. Бренеру), а мы в другую (к философии искусства Гегеля). Другой вопрос: изображает ли сосуд ту жидкость, которая в нем содержится? Определенные свойства жидкости отражаются в форме сосуда, но очень опосредованно и отдаленно, ибо жидкость бесформенна в земных условиях. «…Сосудность как форма не есть отражение и обобщение собственной формы тех вещей, которые в человеческой деятельности этой сосудностью оформляются (жидких и сыпучих веществ)», утверждает Г. В. Лобастов. А мешок не есть «отражение и обобщение собственной формы» той картошки, что в нем хранится. Что же это доказывает? Что формы мышления относятся к реальной логике жизни, к ее рельефу, к содержанию мысли как мешок к картошке? Ведь с равным правом, как и в примере с сосудом, можно сказать, что в форме мешка (его бесформенности) отражены определенные свойства картошки (в сосуд с узким горлом ее не поместишь). И в форме мешка картошка представлена «не в своем собственном образе, а через образ человеческой деятельности», в процессе которой создан мешок, форма которого в какой–то мере отражает свойства и форму картошки. Ну, и что из того? Какой новый смысл тут привнесла категория «деятельности»? И какой, интересно, «образ» имеет деятельность по созданию мешка? «Мешковости как формы»? Нет, ни сосуд с жидкостью, ни мешок с картошкой, ни деятельность по их созданию, ничего не меняют в том обстоятельстве, что связь между формой и содержанием в примере Лобастова, связь между сосудом и жидкостью, равно как и между мешком и картошкой — внешняя, абстрактная. Если вы видите в этих примерах суть отношения форм мышления и форм бытия, то впадаете в самый примитивный формализм, и не надо быть знатоком Гегеля, чтобы понять эту простую мысль.
Хотите верьте, хотите нет, но знаток диалектики и гегелевской логики Г. В. Лобастов приводит эти примеры как иллюстрацию того, как «человеческая деятельность» «работает» с вещами реального мира. Не верите? Тогда читайте фразу, непосредственно предшествующую примеру с сосудом и жидкостью (если, конечно, вам удастся вычленить и удержать ее смысл): «И если человеческая деятельность отделяет от вещей их собственную форму и удерживает ее в специфической культурной предметности, то это отделение, конечно же, не есть реальное отделение, разрушающее категориальную структуру вещи, а есть закрепление через специфическую культурную предметность своего собственного способа работы с этими вещами».
Что касается А. Майданского5), то он сначала отождествил природу с ее законами, затем сделал материю вторичной, поскольку материя у него — выражение законов природы, а в итоге с легкостью необыкновенной опроверг и материализм, и идеализм, возвышаясь сам над ними в качестве третьего, абсолютной истины достигшего.
А теперь обратимся к мыслителю, столь выразительно обрисовавшему трехступенчатый метод А. Майданского, Г. Лобастова и С. Мареева. Вы уже, наверное, догадываетесь, что это — не творческий марксист, а отпетый догматик Г. В. Плеханов. Приведем целиком его характеристику указанного метода, «где сначала на первый план выступает ошибочная теория, потом эта ошибочная теория как бы несколько стушевывается: проглядывает что–то похожее на истину; в заключение делается попытка привести истину к одному знаменателю со вздором, и получается какое–то среднее учение, в котором верное окончательно испорчено ложным, а ложное возведено в квадрат незаконным сожительством с истиной. Разбирайтесь, как хотите, — вы никогда не поймете с полной ясностью, в чем дело»6).
Что создается таким методом? Эклектические смеси, отвечает Плеханов. К диалектике они не имеют отношения.
А вы думали, что можно лягать копытом мертвого льва совершенно безнаказанно? Нет, друзья, прежде чем лезть на ринг против Тайсона, хорошенько подумайте, а стоит ли размахивать перед его носом своими кулаченками? Ведь он такую оплеуху отвесит, что не встанешь. Прежде, чем опровергать Плеханова, не лучше ли на время оставить в покое «деятельность» и внять совету Владимира Ильича, когда он настойчиво внушал своим, не в меру боевитым, по его словам, проповедникам всего «нового» и небывалого, ставящего землю на дыбы: читать и перечитывать, изучать все, что написано Плехановым по философии. А заодно и самого Владимира Ильича, вместе с Марксом и Фейербахом, внимательно перечитать было бы делом не лишним.
Таковы были едва ли не первые слова и советы, которые я услышал из уст Михаила Александровича Лифшица, за что я ему искренне признателен. Думаю, что и Эвальд Васильевич Ильенков к этим словам и советам тоже с энтузиазмом присоединился бы.
Вывод:
в целом неомарксизм свидетельствует о понижении теоретического уровня даже в сравнении с Плехановым, несмотря на определенные достижения (например, критика франкфуртской школой «инструментального разума»), но этими, весьма неоднозначными, достижениями, «где ложное возведено в квадрат незаконным сожительством с истиной», неомарксизм обязан прежде всего книге Г. Лукача «История и классовое сознание». Другими словами, в философии наших дней мы видим тот же процесс, что и в других областях культуры (например, в искусстве и эстетике) — возвращение к вульгарной социологии, активизму 20‑х годов, авербаховской проповеди деятельности и активности без теории отражения. Что из авербаховщины выросло, хорошо известно, но, к сожалению, плохо еще понято.
Стоит ли, друзья, примыкать к этому направлению?
![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
lysyi_valenok - Немного одесских шуток…)
